Глава1
1994 год
Санкт-Петербург, август 1994
Ирина шла по коридору, не сводя глаз с таблички «Реанимация». Сводчатые стены разносили по коридору стук каблуков. Удушающе пахло хлоркой. Чистая синяя хирургическая роба теснила бедра и висела на плечах.
— Вы новенькая? — строго зыркнула дежурная сестра.
— Да, — Ирина поправила маску, — интерн Каца.
Она отыскала нужную дверь и проскользнула в палату. У окна Вадим лежал без сознания среди приборов и трубок.
— Очнись, — Ирина дала ему оплеуху.
— Вы кто? — раздался сзади мужской голос.
Ира обернулась. Доктор Кац — как значилось на бейдже — даже при Ириных ста восьмидесяти был на голову выше. Не мешкая, Ирина сунула доктору ногой в пах и захлопнула дверь. Врач заскулил и упал на колени.
— Ты куда два ляма зелени слил, гад! — Ирина встряхнула Вадима.
— Иди сюда, — еле слышно прошептал он.
Ирина коршуном нависла над ним.
— Прости меня. Матвей не изменял тебе, — каждое слово давалось Вадиму с трудом.
Ирину бросило в холодный пот.
— Я зову охрану, — прохрипел врач.
— Дайте мне уйти. — Ирина вытащила из кармана стодолларовую купюру и кинула на тумбочку. — Искупление без покаяния.
Ирина спешно покинула палату и, вернув себе в ближайшем туалете вид респектабельной дамы, покинула больницу.
Смахнув с капота новой иномарки пожелтевшие листья, Ирина села за руль и потерлась затылком о подголовник. Она прикрыла глаза, сдерживая рыдания, и вдохнула полной грудью аромат ванили и кожаной обивки салона. Может, и к лучшему, что два часа назад самолет улетел в Нью-Йорк без нее. “Матвей не виноват”, — пульсировало в висках. Она сумеет все изменить. Дверь распахнулась, и неведомая сила выдернула Ирину, как тряпичную куклу, на улицу. Наманикюренный ноготь хрустнул и сломался под корень, когда пальцы цеплялись за руль, а рукав куртки треснул по шву.
— Добегалась, подруга?
— Алекс, я все отдам! — сердце Ирины заскакало подобно теннисному мячу.
— Уже отдала, — голубые глаза парня, державшего ее в страхе последние два месяца, прожигали насквозь. — Поехали к нотариусу, дом на нас перепишешь.
Алекс тащил её за шкирку, наступал в лужи, и грязь летела на ее красные замшевые сапоги.
— Дом на Матвея записан, — пролепетала Ирина, с трудом удерживая дрожащими пальцами брелок от машины.
Алекс отобрал его и кинул приятелю, подпирающему плечом здоровенный черный джип:
— Отгони в наш сервис. Ирине Сергеевне тачка больше не понадобится.
— Алекс, давай поговорим. У меня есть, что тебе предложить!
— Я люблю девочек лет на двадцать младше! Или ты дочку мне свою предложить хочешь?
— Не вздумай даже приближаться к Геле, — взвилась Ирина и, вырвавшись из его рук, ощерилась как кошка.
— Похоже, ты забыла, что условия диктую я, — ухмыльнулся Алекс и втолкнул Ирину на заднее сиденье джипа.
***
Похороны Вадима в дождливый день уходящего лета поставили жирную точку в карьере Матвея. Опустевшие счета компании грозили позором и сроком. Вадим единственный, кто мог ответить, куда исчезли деньги, пока Матвей летал в Красноярск подписывать договор о поставке алюминия. Расстрел на улице, реанимация, морг — действительность новой России. Матвей достал из ящика стола пистолет и обвел взглядом кабинет. Как всегда, идеальный порядок. Книги в шкафу — корешок к корешку, коллекция кортиков в начищенной до блеска витрине, даже складки на шторах, казалось, были уложены по линейке. Только стеллаж для документов его компании непривычно пустовал. Аромат охваченных огнем березовых дров в камине смешался с острым запахом пепла догорающих бумаг.
— Ирина, прости… — Матвей приставил ствол пистолета к виску.
Яркий отблеск огня упал на фото в золоченой рамке на краю стола. Рука дрогнула, он не может уйти и не попрощаться. Матвей тяжело вздохнул и опустил пистолет. Дочь — юная, красивая, полная сил и надежд, была маяком в жизни. Но она жила балетом, и все реже в родительском доме раздавался ее звонкий смех.
Матвей провёл пальцами по ребристой поверхности рамки. Он щелкнул дочь на камеру в день ее совершеннолетия, и эта фотография стала ему дороже прочих. В то лето они последний раз ездили в отпуск вместе. Солнце пекло нещадно. После нескольких часов глубоководного плавания двигаться не хотелось. Матвей стянул гидрокостюм, окатился пресной водой из шланга и ленивым тюленем развалился возле жены на палубе. Яхта летела, легко разрезая кристально чистую бирюзовую воду. Геля забралась на нос судна, обернулась и крикнула:
— Мам, пап, я лечу!
Ловкими движениями она собрала выгоревшие волосы в пучок на затылке. Ослепительно-белая футболка приподнялась, рукава обнажили загорелые руки, огромный вырез на спине подчеркивал длинную шею, а смуглые стройные ноги казались бесконечно длинными. Улыбка! Как он любил ее улыбку! С того момента, как взял младенцем на руки…
Матвей набрал номер Гели. Эхо гудков показалось ему бесконечным.
— Папа? — тревожно ответила дочь.
— Геля, дорогая, просто захотелось услышать твой голос. — Матвей бросил взгляд на часы, стрелки сошлись на двенадцати. — Не разбудил тебя?
— Нет, перечитываю «Триумфальную арку» и вряд ли усну до утра.
Затаив дыхание, Матвей вслушивался в грудной, хрипловатый голос Гели.
— Ремарк… Как продвигаются дела со свадьбой? Как Светозар?
— Нормально, — коротко бросила она и словно потеряла интерес к разговору.
— Что-то не слышу радости.
— Просто устала немного, — ее голос дрогнул.
— Дело не в усталости, сама прекрасно знаешь, — вздохнул Матвей, собираясь с духом. — Прости, если сделаю больно, но молчать больше нет сил, весь год об этом думаю.
— Режь, чего уж, — тихо смирилась Геля.
Он представил, как дочь села на постели, поджав под себя ноги и опустив плечи. В такие минуты она напоминала изваяние Русалочки в Копенгагене.
— Ваши отношения похожи на шашни двух черепах за час до анабиоза. Ты должна светиться от счастья при одном воспоминании о любимом человеке, а на тебе лица нет, стоит завести речь о Светозаре. Может, он и хороший человек, но не твой. Бросай его! Любовь — это одержимость человеком. Обоюдное беспамятство от страсти. Тогда — хоть на край света. Замуж не нужно идти из чувства долга и безысходности. Тебе же еще даже не четвертак, вся жизнь впереди!
— Страсти в романах, а мы с Бракозяброй просто еще не были близки. Может из-за этого проблемы?
— Пф! Я очень ценю твои моральные устои, но век, когда жених невесте до свадьбы лишь край подола целовал, давно канул в лету. Боюсь, первая же ваша близость лишь усугубит проблему. Когда нелюбимый человек в постели поцелует — вообще свихнешься. Твоя мама подарила мне счастье. Я и помыслить не мог о другой женщине.
— Нет от нее вестей? Неделя прошла.
— Как в воду канула.
— Что между вами произошло, можешь мне рассказать?
Матвей достал из бара бутылку коньяка и налил треть бокала. Маслянистый напиток обжег глотку.
— Ирина вбила себе в голову, что я изменяю ей. Милиция выяснила, что на ее имя были заказаны билеты до Нью-Йорка, но на рейс она не зарегистрировалась. Машину не нашли. Могу предположить, что она рванула к Светке в Геленджик. И в море покупаться, и меня проучить. Пару раз она уже проделывала такие штуки. Ревнивица почище шекспировского мавра.
Смех дочери прозвучал как любимая мелодия, и на душе просветлело. Захотелось самому поверить в только что рассказанную небылицу. Прощальное письмо Ирины вместе с заявлением о разводе лежало в кармане его пиджака и жгло сердце почище опустевших счетов и проданного за спиной дома.
— Солнышко, пообещай, что бросишь этого напыщенного индюка.
Повисла неловкая пауза.
— Я сама уже подумываю о расставании… Странный привкус от нашего разговора, ты как будто прощаешься. Что-то случилось? Снова сердце? Я сейчас приеду.
— Нет, детка, все в порядке. — Матвей прошелся по кабинету, снимая напряжение: «Лучше бы я написал ей письмо». — Как на работе?
— Нормально на работе! — оборвала Геля. — Ты обманываешь! Зачем? Я уже не маленькая. Почему ты не доверяешь мне?
— Геля, поверь, я не просто так держу тебя подальше от своих дел. Меньше знаешь — дольше живешь. Так сейчас говорят.
— Ого!
— Прости, мне нужно еще поработать. Только, пожалуйста, пообещай, что позволишь какому-нибудь более достойному парню окольцевать тебя.
— Тогда и ты пообещай… Нет, лучше поклянись, что не сделаешь ничего такого, что заставит меня плакать. Простых путей не бывает в жизни.
Матвей замер посреди комнаты, не сводя глаз с пистолета.
— Клянусь, — выдавил он.
— Спокойной ночи, мой самый-самый любимый человек во вселенной. Да, и учти, если я никого не найду, то вернусь жить к вам с мамой и буду проедать тебе плешь до скончания века.
— Любовь сама тебя найдет, родная. Ты обязательно будешь счастлива.
Матвей положил телефон и подошел к окну. Раздвинул шторы и отворил балконную дверь, впуская пасмурную сентябрьскую ночь. В камине догорали дрова. С балкона двухэтажного дома открывался вид на озеро, окружённое вековыми соснами. Звенящая тишина изредка нарушалась всплесками воды, а воздух был пропитан пряным ароматом хвои.
«Легких путей не бывает», — сколько раз в жизни он сам говорил эту фразу, но сил бороться больше нет. И не сил, скорее, а желания. Внутри поселился вакуум, который требовалось заполнить добрым и вечным. «Вот ведь Геля!» — Матвей выдвинул ящик стола и наткнулся на маленькую икону Иисуса Христа. Она принадлежала ещё его маме. Закрыл глаза и задержал дыхание. В воспламененном мозгу пронеслось давно забытое: «Отче наш, иже еси на небесех…» Матвей прошел в гардеробную и скинул официальный костюм, в котором еще час назад собирался отправиться в мир иной. Он надел джинсы, черный кашемировый свитер, кожаную куртку, кинул в дорожную сумку документы, бритву, смену белья и вернулся в кабинет. Сердце ухало, как филин в ночи, но тело будто потеряло в весе. Матвей убрал пистолет в кобуру и надел ее на ремень, фото и блокнот положил в карман сумки.
У ворот он оглянулся. В свете фонаря дом показался чужим. Он и правда стал чужим. «Может ты и правильно сделала, что продала его. Мы никогда не были здесь счастливы. Я отдал бы жизнь, чтобы отмотать лет двадцать назад и вернуться с тобой в маленькую комнату на Лиговке». Матвей дрожащими руками запер калитку, зашвырнул ключ в кусты и, подняв воротник, быстро зашагал к шоссе.
***
Непростую историю доктора Равика Геля сегодня не читала. Она устыдилась невольного вранья, погладила шероховатую обложку книги и вернулась в комнату. Светозар лежал на постели голый, закинув руки за голову. В полумраке мигающей новогодней гирлянды, его тощее белесое тело смотрелосьзабытой мартовской ёлкой. «С ребятами на гастролях порой приходилось переодеваться в одной комнате, но как может не манить тело будущего мужа? О, боги! У меня больше не поворачивается язык назвать его любимым. И это мой первый раз?! Хорошо, что у него ничего не вышло. Да мы просто созданы друг для друга!». — Геля подняла с пола ажурный комплект белья, купленный в Японии для особого случая.
— Что так долго? Давай ложись. Попробуем сейчас по-другому пробить твою броню. — Светозар повернулся на бок и похлопал ладонью по смятой простыне.
— Отцу плохо, — Геля выдернула из розетки вилку гирлянды и включила большой свет. — Отвези меня в Зеленогорск, пожалуйста.
— А что с отцом? — Светозар закатил глаза и перекатился обратно на спину.
— Боюсь, опять сердце прихватило.
— Боишься или прихватило?
— Боюсь! Он ведь не скажет никогда. Бракозябрик, давай прокатимся, пожалуйста.
— Сделай мне хорошо и прокатимся, — Светозар глазами указал на свое мужское достоинство.
— Что ты имеешь ввиду? — Кровь прилила к щекам Гели.
— У меня спермотоксикоз уже, вот что, — разозлился Светозар. — В рот возьми хотя бы.
Гелю будто кинули в ледяную прорубь.
— Уходи! — Она потуже затянула пояс на шелковом халате.
— Уверена? — Светозар сел на постели и с вызовом взглянул на нее.
— Пошел вон! — Геля вышла из комнаты и закрылась в ванной, задыхаясь от возмущения. Возмутительное предложение Светозара эхом повторялось в голове.
читать 2 главу.
